Друг мой Левка, который сидит сейчас в соседнем кресле, слушает меня, затаив дыхание и распахнув свои карие глаза от восторга. Рюмка коньяка так и осталась им забыта. А вот Марк Наумович внешне спокоен. И кажется, восторгов своего сына не разделяет. Но слушает очень внимательно. Потом кивает на тонкую папку, которую я мучаю в руках.
– А там у тебя что?
– Да я набросал тут примерный список тем для нового журнала. Отделов, которые будут за них отвечать, названия рубрик. Интересных и свежих идей у меня очень много, но их, наверное, имеет смысл обсуждать уже на редколлегии, всем составом?
Коган берет протянутую папку и, водрузив очки на нос, углубляется в чтение. Лева переводит дух и восторженно показывает мне большой палец. Сам знаю, что звучит все здорово, но последнее слово за Марком Наумовичем. Наконец, мои заметки и тезисы прочитаны, Коган старший задумчиво трет высокий лоб и принимается раскуривать трубку.
– Хорошо подготовился. И идеи толковые. Но мне хотелось бы задать тебе еще пару вопросов. Лева, оставь-ка нас ненадолго, мне нужно переговорить с Алексеем тет-а-тет.
Коган младший обиженно поджимает губы, но оспорить просьбу отца, больше похожую на приказ, не осмеливается. Молча, встает и выходит из кабинета, притворив за собой дверь. Дисциплина в семье железная!
– Алексей, ответь мне честно: как давно возникла эта идея с журналом? И кто за этим стоит?
Вот что делать? Что я сейчас должен ему ответить? Этот журнал – прикрытие для операций Особой службы? Но врать Марку Наумовичу мне не хочется. Пытаюсь выкрутиться, озвучивая лишь часть правды.
– Идея целиком моя. Добро на новый журнал дал Хрущев.
– Давно?
– В конце августа, в Крыму.
Коган что-то прикидывает в голове, тяжело вздыхает.
– И всего за какие-то две недели ЦК принимает постановление по этому журналу, Аджубей берет его под свою опеку и предлагает мне должность главного редактора. Причем дав на раздумья лишь пару дней. К чему такая срочность, Алексей? Что такого в этом журнале, что вокруг него поднялась такая суматоха?
Я пожимаю плечами.
– Ну, вы же знаете Никиту Сергеевича… Попала шлея под хвост. А может хотел меня так отблагодарить. Ну вы знаете за что…
Еще бы Когану не знать. Сам писал передовицу о заговоре в Правду.
– Да, брось! Такие важные решения в ЦК обычно месяцами принимаются, на каждое согласование недели и недели уходят. А тут чуть ли не завтра меня уже отправляют помещение для редакции смотреть!
– Правда?! А где?
– Где-то на Пятницкой, кажется… – машет рукой Коган.
Невольно расплываюсь в улыбке. Ну, Иванов! Ну, хитрый интриганище! Он еще и нашу редакцию хочет неподалеку от себя поселить. Вот она – вся мощь административного ресурса в действии. Коган старший, заметив мою довольную улыбку, истолковывает ее по-своему, но на удивление правильно.
– Вот-вот, я про это и говорю. Во что ты еще меня впутать хочешь, Алексей? Ведь предупреждал же тебя: держись от такого подальше! Не послушался старого мудрого еврея.
– Марк Наумович…
Замолкаю, не зная, что еще ему сказать. Отрицать глупо, озвучить правду нельзя. Как именно Иванов будет решать вопрос с моими поездками – понятия не имею. Вполне возможно, что опять через Аджубея, даже не вступая в контакт с самим Коганом.
– Это Мезенцев что ли тебе так удружил?
– Нет, Марк Наумович. К его ведомству ни я, ни журнал не имеем никакого отношения. Честно!
– А к какому тогда имеете?
Развожу руками. Все. Это все, что я мог сказать и сказал.
– Ладно. У меня еще есть воскресенье на раздумья. А в понедельник позвоню Аджубею, скажу что решил.
– Марк Наумович, не отказывайтесь. Пожалуйста! Мы сделаем с вами такой журнал, что стыдно не будет, обещаю!
– Ты собираешься стать моим заместителем?
– Нет, у меня для этого не хватит опыта. Но работать я готов на совесть. И ребята рвутся в бой.
Коган усмехается, попыхивая трубкой.
– Нет уж, Алексей! Кто кашу заварил, тому и отвечать. Будешь сам лично у Хрущева и Аджубея нас отбивать, когда на журнал пойдут жалобы. А они пойдут, попомни мои слова! Что опыт? Опыт – дело наживное, а башка у тебя варит. Если я соглашусь возглавить журнал, то одним из моих условий будет твое назначение замом. Даже не надейся отсидеться в сторонке.
– Марк Наумович, да меня, кажется, в Японию на Олимпиаду спецкором посылают, я недели на три из процесса вообще выпаду!
– Ничего. Вернешься и наверстаешь. Зато представь, сколько материала для нового журнала оттуда привезешь. Главное – не теряй там зря времени, выжми из этой поездки все, что можно. Когда еще такой случай представится? И кстати о Японии. Ты вчерашний номер Правды видел?
– Нет. А что там?
Коган огорченно качает головой – чтение главной газеты страны с утра – это прямая обязанность любого коммуниста, протягивает мне номер, сложенный на второй странице. В глаза бросается статья о Рихарде Зорге. Ух, ты! Очнулись наши историки после пинка, полученного от Хрущева. В статье Зорге описывается как герой, первым получивший достоверную информацию о подготовке немецкого вторжения. И вина Сталина конечно упоминается – не обратил мол, внимания на это и на другие подобные предупреждения. Марк Наумович внимательно следит за моей реакцией:
– Не хочешь поработать с этой темой? В Японию все-таки едешь.
– Не знаю… Теперь и без меня куча желающих найдется. Да и не совсем это наша тема, не связана со студенчеством.
И хочется, и колется. Можно было бы походить по памятным местам, где Зорге встречался со связными, сделать эдакий репортаж «по следам». Но ведь у меня задание! Только привлеку к себе лишнее внимание. Иванов мне за такую самодеятельность по мозгам потом даст. А может никуда не ходить, а сделать репортаж по возвращению? Я же много помню про нашего разведчика. Надо обдумать все тщательно.
Заявился домой на Таганку поздно, но умница Вика только вздохнула укоризненно – все понимает. Видимся теперь только вечером и рано утром, когда едем в университет. Вике еще месяц работать на полную ставку, а на меня дел навалилось столько, что скоро и 24-х часов в сутки перестанет хватать. Друзей мои постоянные отлучки, конечно, удивляют, но я все валю на Федина. Сначала якобы готовился к субботней пресс конференции в Союзе Писателей, и дел по «Городу» прибавилось. Теперь вот еще сценарий мне дописывать нужно, и с переводчиками работать. На самом деле, я каждый день мотаюсь на Пятницкую, на занятия к Октябрю Владимировичу и англичанке – Ирине Карловне, а сценарий «Города» – он уже практически готов и просто ждет своего часа в моем новеньком сейфе.
Вика как примерная жена встречает меня вечером с ужином, а каждое утро готовит плотный завтрак, зная, что иногда я и пообедать в универе забываю. Хорошо, если есть время забежать к ней на минутку в медпункт между парами, тогда меня заставляют выпить чай и съесть какой-нибудь бутерброд. Но подруга не ропщет, только вздыхает сочувственно, и каждый день едет с работы на Таганку, чтобы встретить меня там ужином после возвращения домой. Она даже пытается привнести в эту казенную квартиру немного уюта, но увы. Оба мы понимаем, что живем здесь на птичьих правах – даже шторы поменять не можем.
Федин вчера опять на бегу завел разговор о даче в Переделкино. Осталась от Маршака, умершего в начале июля.
– Да, к черту эту дачу, Константин Александрович! Тем более, после Маршака. Меня же все коллеги возненавидят, если я ее получу. У вас, наверное, из желающих очередь до Тулы выстроилась.
– Бери круче – считай, что до самого Сахалина – усмехается мэтр.
– Тем более. Жить мне негде, писать тоже, но дача – не выход. Вот бы какую небольшую квартирку, чтобы прописаться и обустроиться там на первое время, а потом я ее со временем сам на что-нибудь приличное поменял бы.
А что? Деньги есть, все доплаты при таких обменах идут только в черную, дядя Изя вполне может помочь, главное была бы московская прописка. Да, я могу попросить Мезенцева или Иванова – они не отказали бы точно. Но зачем наводить людей на ненужные мысли? А так на вопрос: откуда квартирка? Честный ответ: Союз Писателей выделил. Да, маленькую, да плохенькую, да, за выездом. А большего я пока не заслужил. И за это СП большое человеческое спасибо. Вот такой я скромный. Есть коллеги и заслуженнее меня.